Вертолёт дрожал в плотном, тёплом воздухе над Чёрным морем. Внизу скользили слабые огни прибрежных посёлков, где-то вдали уходили в темноту огни трассы Джубга–Сочи. В салоне пахло кожей, горьким одеколоном и лёгким страхом — тем самым, который всегда поднимается вместе с машиной от земли.
Виктория Орлова провела рукой по едва заметному округлению живота и украдкой посмотрела на мужа. Илья сидел напротив, в наушниках, с идеально расслабленной улыбкой человека, который привык заказывать вертолёты так же легко, как другой — такси.
— Ну как тебе, Вика? — он наклонился вперёд, его голос пробился через шум лопастей. — Говорил же, полёт ночью — совсем другие ощущения. Только мы, море и звёзды.
— Красиво, — честно ответила она. — Немного страшно, но красиво.
Он поймал её ладонь, сжал чуть крепче, чем было нужно.
— Ты у меня храбрая. Ты всё сможешь.
Если бы не последние месяцы, она, наверное, улыбнулась бы в ответ искренне. Но теперь в каждом его слове она слышала двойной смысл.
Ещё два года назад Виктория была уверена, что ей повезло: после смерти отца, жёсткого и безжалостного девяностнического «строителя империи», она неожиданно встретила человека, который смотрел на неё не как на актив, а как на женщину. Илья появился красиво: конференция по цифровизации регионов, шутка за кофе-брейком, спор о будущем российского рынка.
Он слушал её внимательно, спрашивал не про деньги, а про идеи. Цветы, записки, внезапные поездки — всё было, как на картинке.
— Мне не нужна твоя фамилия, — говорил он тогда, сидя на крыше московской гостиницы, где они вдвоём встречали рассвет. — Я сам заработаю. Я просто хочу быть рядом.
Она поверила. Она хотела верить — после детства, проведённого между охраной, теневыми переговорами отца и бесконечными разговорами о том, кому «доверять нельзя никогда», Виктория мечтала хоть раз в жизни довериться полностью.
Свадьба была скромной по меркам её круга — двадцать человек на закрытой даче под Звенигородом, без прессы, без фотографов. Через месяц после росписи Илья уже сидел на совещаниях в её холдинге, «прислушиваясь» и «подсказывая», какие проекты стоит развивать, а какие — «слишком токсичны».
Тогда она ещё не видела, как его взгляд чуть задерживается на строках с цифрами, а не на слайдах с продуктами.
Первый тревожный звонок прозвенел год назад, когда Виктория чудом выжила в аварии. Машина, в которой она ехала одна на дачу, внезапно потеряла тормоза на серпантине под Сочи. Она помнила хруст металла, резкий удар, запах бензина… и чьи-то руки, вытаскивающие её из перевёрнутого внедорожника.
Следствие быстро списало всё на «неисправность системы», поставив галочку в отчёте. Но сидя в палате реанимации с двумя сломанными рёбрами, Виктория, приученная отцом проверять всё сама, попросила своего личного юриста и старого семейного водителя посмотреть машину.
— Тормозной шланг был перетёрт ножом, — тихо сказал водитель, опустив глаза. — Там такие следы… это не камень, не коррозия.
— Ты уверен?
— Я двадцать лет за рулём. Я такие вещи вижу.
Виктория тогда никому не сказала о своём открытии. Только впервые за долгие годы почувствовала то самое ледяное ощущение под грудью, которое отец называл «позвоночником»: когда всё милое и доброе вокруг вдруг кажется декорацией.
Она начала смотреть внимательнее. За тем, кто знал, куда и когда она поедет. Кто настоял, что охрану можно сократить, «чтобы люди не маячили по дому». Кто первым прибежал в больницу с цветами и слезами на глазах.
И слишком часто во всех этих совпадениях фигурировал один человек.
Илья.
Беременность стала для неё глотком воздуха и новой точкой страха одновременно. Она хотела ребёнка — не как «наследника империи Орловых», а как кого-то, кому она сможет дать обычное детство, где слово «охранник» не звучит чаще слова «папа».
Когда тест показал две полоски, Илья улыбался шире всех, носил её на руках, таскал к врачам, обкладывал витаминами. И параллельно всё настойчивее заводил разговоры о том, что «пора бы упростить структуру активов».
— Вика, ну что за архаика, — говорил он мягко, наливая ей чай. — Эти офшоры, эти трасты на твой паспорт… Ты скоро будешь мамой, тебе нужно меньше напрягаться. Давай оформим всё на единую компанию, я возьму на себя управление.
— Оформить всё на одну компанию — значит положить все яйца в одну корзину, — отвечала она тем же мягким тоном. — Отец так не делал, и я не буду.
В его глазах на секунду промелькнуло что-то тёмное. Оно исчезло быстрее, чем она успела понять, но Виктория уже научилась не забывать такие оттенки.
После того разговора она связалась с человеком, которого её отец при жизни называл «страховым полисом». Его звали Константин, был он бывшим «конторским», ушедшим из службы с чистой, по его словам, душой и грязной, но плотно набитой записной книжкой.
— Значит так, — сказала ему Виктория в кафе на Патриках, где их никто не должен был знать. — Мне нужна проверка всех людей вокруг меня. Всех, Костя. Даже тех, кого я люблю. Особенно — их.
— С чего такой запрос, Вика? — он привычно улыбался уголком губ.
— С того, что я очень не хочу, чтобы мой ребёнок рос без матери.
Он кивнул.
— Будет сделано.
Отчет Константина пришёл через месяц. Толстая папка легла на стол в её кабинете, когда Илья был в командировке.
Виктория читала по ночам, заварив себе крепкий чай, хотя врач велел — только ромашку. В фиктивных компаниях, куда сливали деньги её холдинга, регулярно всплывали фамилии людей, с которыми работал Илья ещё до свадьбы. Несколько доверенных лиц, которым он «помогал с бизнесом», одновременно были поставщиками услуг для её структур.
И самое неприятное — в деталях его переписок с неизвестным курьером из Краснодара, где звучали фразы вроде: «После родов вопрос нужно закрывать окончательно» и «страховые выплатят, если всё будет похоже на несчастный случай».
Она прочла это трижды. Потом позвонила Константину.
— Ты уверен, что это не монтаж?
— Я сам сидел у оператора, который эти письма вытаскивал, — жёстко ответил он. — Это его ящик, его адреса, его обороты речи.
— Там написано «после родов», — прошептала она.
— Вика, — Костя сделал паузу, — лучше действовать так, как будто всё это правда.
Она положила трубку и впервые за долгое время плакала не украдкой под душем, а в полный голос, уткнувшись лицом в подушку. Внутри же, под этой солью, одновременно рождалось что-то стальное.
Если игра идёт на уничтожение — значит, и она перестаёт быть «доброй девочкой, которая хочет доверять».
Она начала готовиться.
Сначала — бумаги. Вместе с юристами, о которых Илья даже не догадывался, Виктория переписала часть активов на независимые фонды, в советах которых сидели люди, обязанные её отцу жизнью. На всё имущество, оформленное непосредственно на неё, были сделаны завещания: в случае её смерти контроль над бизнесом переходил не мужу, а комитету попечителей, с правом использовать доходы только на ребёнка.
Далее — безопасность.
Константин познакомил её с инструктором, который когда-то учил прыгать «сверхсекретных» ребят.
— Вам минимум пятнадцать прыжков, — сказал инструктор, изучив её анализы и согнувшийся живот. — Но в вашем положении никакого экстрима. Только теория и один-два отработанных сценария. И всё равно — это риск.
— Риск — это жить рядом с человеком, который обсуждает мою гибель, — спокойно ответила Виктория. — Если он решит, что проще столкнуть меня с лестницы или, скажем, с балкона — я хочу иметь шанс.
Инструктор посмотрел на неё пристальней и кивнул.
Они тренировались в закрытом ангаре под Москвой, по ночам, когда охрана считала, что хозяйка улетела «в Европу по делам». Виктория училась быстро закреплять на себе компактную парашютную систему, запоминала движения, отрабатывала рывок кольца. Они прогоняли сценарии: падение со второго этажа, с крыши, из вертолёта.
— Главное — не паниковать, — повторял инструктор. — Падение — это три–четыре секунды сознания, если не биться о конструкции. За это время вы должны сделать всё.
— Паниковать я уже научилась, — сухо отвечала она. — Пора учиться жить.
Помимо парашюта в её гардеробе появилось неудобное, но бесценное бельё — тонкий жилет с мягкими бронеплитами на живот и грудь. Вертолётные полёты, вечеринки на яхтах, любые «романтические сюрпризы», которые теперь казались ей потенциальной ловушкой, она встречала уже не в дизайнерских платьях, а в тщательно продуманных комплектах, под которые можно было спрятать и броню, и стропы.
Поэтому, когда Илья, словно между делом, предложил:
— Слушай, у меня тут партнёры на пару дней привезли вертолёт, налётать надо. Полетали бы вечером над морем, а? Ты беременная — в рестораны тебя особо не потащишь, а тут свежий воздух, романтика, —
Виктория улыбнулась и сказала:
— Почему бы и нет.
Внутри всё сжалось. Слишком много совпадений: нежданный вертолёт, отсутствие его обычного шума о «делах», странная суета с бумагами в офисе днём раньше.
Она поехала на площадку уже в «правильной» одежде: свободный плащ, под которым тонко скрывался парашют, и мягкий жилет, распределяющий нагрузку по телу, чтобы не давить на ребёнка.
Константин знал об этом полёте. Он не отговаривал — только сказал:
— Я буду на связи. И люди — в тридцати минутах полёта от тебя.
— Если он решится сегодня, — ответила она, застёгивая плащ, — это будет последняя его ошибка.
Вертолёт поднялся. Они пролетели над огнями набережной, над тёмными массами санаториев, потом ушли чуть в сторону моря. Пилот — молодой парень с короткой стрижкой — не встревал в разговор, будто не слышал ничего сквозь наушники.
— Смотри, — Илья наклонился к Виктории, показывая рукой в сторону. — Видишь там, справа, наш посёлок? Ты хотела дом ближе к воде — вот он.
Она посмотрела. Внизу действительно мерцали огни закрытого поселка, где стоял их новый дом.
— Красиво, — повторила она.
— А теперь… — Илья повернулся к пилоту: — Сделай круг, поглубже к морю.
Вертолёт плавно ушёл дальше от берега. Внизу теперь было только чёрное зеркало воды и редкие огоньки рыбацких лодок.
— Знаешь, — сказал он вдруг, и в его голосе появился тот самый, почти забытый холодок, который она чувствовала в его письмах. — Я всё думал, как сделать, чтобы у нашего ребёнка было лучшее будущее. Без всех этих старых связей твоего отца, без долгов и обязательств.
— У нашего ребёнка уже есть будущее, — ответила Виктория. — Я о нём позаботилась.
Он усмехнулся.
— Ты всегда всё хочешь контролировать. Даже смерть, наверное, спланируешь по графику.
— Если бы могла, — тихо сказала она, — я бы сделала так, чтобы умерла только твоя жадность.
Он на секунду задержал взгляд на её лице. В этой паузе Виктория поняла: выбора больше нет.
— Вика, подойди к двери, — сказал Илья, голос снова стал мягким. — Отсюда, когда смотришь вниз, кажется, что ты летишь над звёздами.
Пилот чуть приоткрыл боковую дверь, впуская холодный воздух.
Она встала. С каждым шагом к открытому проёму в голове у неё прокручивались отработанные движения: правой рукой ухватиться за стропу, левой — удержать полы плаща, не дать ветру вывернуть систему.
— Доверься мне, — прошептал за спиной Илья.
— Я уже, — ответила она и сделала ещё шаг.
Толчок был сильным, отработанным. Не случайный. Не панический. Мышцы, согнанные спортзалом и тайными тренировками, помнили, как противостоять такому, но она даже не попыталась удержаться — это было бы глупее всего.
Она полетела вниз. Ветер ударил в лицо, вырвал крик из горла, слёзы сами выступили от холодного воздуха.
Но там, где обычный человек захлебнулся бы паникой, в ней включилось то самое, чему её учили ночами в ангаре.
Правая рука — к застёжке на груди. Рывок. Плащ распахнулся, как крылья. Под ним — мягкий рывок строп, ремни врезались в плечи и бедра.
Секунда. Две.
Парашют раскрылся почти над самой водой. Тело дёрнуло вверх, воздух обжёг лёгкие.
— Живы, — почти спокойно отметила она вслух. — Мы живы.
Где-то наверху ревел вертолёт, делая разворот. Она не стала смотреть.
Тёмная масса берега приближалась быстрее, чем хотелось бы. Виктория попыталась вспомнить схему местности: за полосой дикого пляжа начинался участок, записанный на фирму, о которой не знал даже Илья. Там, между скалами и соснами, прятался дом, в который она ни разу не приезжала «официально».
— Сначала доживи, — сказала она себе. — Потом будешь думать о домах.
Она приземлилась жёстко, но правильно — на бок, группируясь, как учили. Песок скрипнул под спиной, что-то хрустнуло в колене, но не в животе.
Несколько секунд она лежала, широко размахнув руки, просто дыша.
— Малыш, — прошептала она, кладя ладонь на живот. — Ты со мной?
Изнутри в ответ — лёгкое, почти неощутимое движение.
— Хорошо, — выдохнула Виктория. — Тогда встаём. У нас много работы.
До дома она добиралась пешком, вдоль кромки, где волны лениво лизали ноги. Каждое движение отзывалось болью, но мозг работал холодно и чётко.
Дверь в дом открылась от её пальца на сканере. Внутри было тихо, пахло древесиной и пылью. Никто никогда здесь не жил по-настоящему — дом был именно тем, чем его задумали: убежищем.
Виктория включила свет, сняла намокший плащ и только теперь позволила себе посмотреть на себя в зеркало. Синяк на скуле, ободранные ладони, глаза, в которых ещё дергалась паника, а поверх неё — странное спокойствие.
— Ты пытался меня убить, — сказала она своему отражению, обращаясь к Илье. — Ты столкнул беременную женщину с вертолёта.
Уголки губ дёрнулись.
— Ладно, — продолжила она уже другим тоном. — Играем по твоим правилам.
Первым делом Виктория достала из сейфа, встроенного в стену, резервный телефон — серый, без опознавательных знаков. Включив его, она отправила короткое сообщение Константину: «План А. Я жива. Он думает, что нет».
Ответ пришёл через минуту: «Принято. Камеры вертолёта? Нужны доказательства».
Она задумалась.
Илья никогда не был дураком. Он мог отключить запись или стереть её сразу после «несчастного случая». Но, зная его самоуверенность, она не исключала и другого: что он захочет оставить себе это видео как «последний аргумент» — на случай, если кто-то начнёт подозревать.
— Он всегда любил коллекционировать свои победы, — пробормотала она. — Даже самые грязные.
Вторым сообщением она отправила координаты укрытия. Константин ответил: «Высылаю группу. Не выходи на связь больше сегодняшней ночью».
Виктория выключила телефон, положила его обратно в сейф и достала другой — уже более привычный, но тоже «чистый». На этот был привязан доступ к удалённым серверам её компаний и личных счетов.
Она открыла список активов, быстро пробежалась глазами. Илья мог уже начать двигать деньги, если был уверен, что она погибла. Но слишком многое было завязано на её живой подписи.
— Ты спешил убить меня, а не подготовиться, — тихо сказала она. — Это твоя ошибка.
Тем временем Илья в вертолёте бешено ругался на пилота.
— Какого чёрта ты не убедился, что она упала в воду?! — кричал он, хватая парня за ворот.
— Я… я делал круг, как вы сказали, — лепетал тот. — Темно, господин Романов, я не видел…
— Стой, — вдруг замолчал Илья. — Камеры.
Он рванулся вперёд, к панели, где мигал маленький зелёный огонёк. Вертолёт был оборудован внутренним видеорегистратором — в случае любых чрезвычайных ситуаций запись должна была помогать страховщикам.
Илья быстро протянул руку, вытащил карту памяти.
— Садись обратно на площадку, — прохрипел он. — И забудь, что видел сегодня.
— Господин Романов, я…
— У тебя ипотека и мать-инвалид, — ледяным голосом напомнил Илья, глядя ему в глаза. — Ты ничего не видел, понял?
Пилот сглотнул и кивнул.
Уже в машине, по пути в их дом, Илья вставил карту в ноутбук. Экран показал зернистую картинку: салон, он, стоящий позади Виктории… толчок, её тело, исчезающее в проёме, и — через пару секунд, на дальнем плане, тёмное пятно, резко дёргающееся вверх.
Парашют.
— Не может быть… — прошептал он.
Затем лицо его перекосилось.
— Значит, ты знала, Вика, — сказал он экрану. — Ты знала и всё равно пошла.
Рука его сжалась в кулак.
— Ничего. Я умею работать с теми, кто выживает.
Он достал телефон и набрал номер, который давно не светил в официальных списках.
— Да, это я, — сказал Илья. — Нужны люди. Девушка. Беременная. Возможно, ранена. Район — побережье между Геленджиком и Сочи. Найти. Живой не обязательно.
Группа Константина прибыла к укрытию Виктории под утро. Трое мужчин в неприметной одежде, с глазами людей, давно видевших всё, вошли в дом, как будто жили в нём всегда.
— Осмотрели берег на километр в обе стороны, — отрапортовал старший. — Следов чужих нет. Но мы исходим из худшего сценария: «Вангард» уже выдвинулся.
— А ты уверена, что хочешь делать с этим всё то, о чём говорила раньше? — спросил Константин, глядя на Викторию.
Она сидела за столом, перед ней лежала разложенная карта побережья и несколько распечаток — схема активов Ильи, его записные фирмы, контакты.
— Он пытался убить меня и моего ребёнка, — ответила она. — Если я сейчас просто уйду в подполье, он найдёт другого козла отпущения, разведёт ещё кого-то. А мне всю жизнь придётся прятаться.
Она подняла взгляд.
— Я хочу, чтобы он сел. Надолго. И чтобы, когда его будут вести в автозак, он понимал, что это не «неудача», а закономерный итог.
— Для этого нам нужно больше, чем запись с вертолёта, — заметил Костя. — Он скажет, что это несчастный случай, что ты сама прыгнула, что у тебя были проблемы с головой.
— У нас будут его письма, его переписка, — напомнила Виктория. — Его финансовые схемы.
— С этим можно работать, — кивнул Константин. — Но нужно, чтобы он сделал ещё один шаг. Чтобы его жадность довела его до открытого преступления, на котором можно будет поймать с поличным.
— Он уже сделал, — сухо сказала она. — Он отправил за мной людей.
За окном, в сереющем рассвете, по дороге к дому действительно двигались две машины без номеров.
Игра только начиналась.
